Широко распространено - даже среди биологов и медиков, не занимающихся прицельно популяционной генетикой - представление о том, что мутация - это, в сущности, уродство, нередко несовместимое с жизнью. Суждение это неверно: хотя в числе мутаций, действительно, наблюдаются иногда т.н. летальные (смертельные) мутации либо мутации, приводящие к уродствам, случаи эти относительно редки, а носители таких грубых нарушений обычно быстро устраняются естественным отбором. Основную же массу мутационных изменений составля-ют или т.н. нейтральные мутации, не проявляющихся в каких-либо пагубных для организма эффектах, и мутации "точечные", вызывающие слабые, малозаметные изменения тех или иных признаков. Именно эти категории "малых" мутаций и составляют основной фон, необходимый для естественного отбора. Поэтому, если в районе Тунгусской катастрофы, действительно, ускорен и деформирован мутационный процесс (а основания для такого предположения есть), это вовсе не означает, что по району бродят двугорбые медведи и произрастают деревья корнями вверх.

История изучения мутационного фона в районе Тунгусской катастрофы начиналась в 1962 г., с выполненных в Институте цитологии и генетики СО АН СССР проф. Приваловым модельных экспериментов по облучению ИР семян сосны с последующим высевом их в грунт (подробности развития начального этапа этой работы от и до лучше знает Плеханов, вследствие чего детально их переписывать я не буду). Скажу лишь, что уже на первом этапе выяснилось, что один из морфологических признаков радиационных мутаций у сосны является выброс ею трехигольчатых пучков хвои. Обстоятельство это породило два неравнозначных последствия. Первое состояло в том, что, начиная с 1963 г. были поставлены работы по картированию в районе Тунгусской катастрофы зон с повышенными значениями "треххвойности" у сосны. Последствие это было весьма положительным и послужило началом создания плехановского "Каталога" - совершенно бесценного базового документа, послужившего фактической основой для целой серии биологческих работ в районе - и, к сожалению, пока не опубликованного (пробел этот необходимо по возможности восполнить). Второе последствие, однако, было негативным: где-то, начиная с 1964 г., слово "треххвойность" в нашем КСЭ-шном жаргоне стало как бы синонимом понятия "мутационный признак у сосны", что привело в дальнейшем к путанице, недоразумениям и необоснованному скепсису.

Дело в том, что вскоре выяснились два ранее неизвестных обстоятельства:

• во-первых, оказалось, что треххвойность нередко встречается у сосен и далеко за пределами района Тунгусской катастрофы, в том числе в местах со спокойным радиационным фоном;
• во-вторых, выяснилось, что далеко не любая треххвойность имеет мутационное происхождение: повышенный выход в трехвойность наблюдается практически всегда, где сосна, выражаясь профессиональным жаргоном лесников, "жирует", т.е. имеет хорошие годичные приросты.

В районе Тунгусской катастрофы зона треххвойности локальна, стянута к траектории и имеет яркий максимум в районе г. Острая (Чирвинский). Очень важно, что контур зоны треххвойности не имеет ничего общего ни с зоной лесного пожара 1908 г., ни с областью лучистого ожога, ни, тем более, с границами "бабочки" по вывалу. Обстоятельство это само по себе интересно, но нужно запомнить раз и навсегда, что треххвойность и учащение мутационного фона - это разные вещи. Путать их нельзя - хотя, возможно, какая-то внутренняя связь между этими эффектами существует. - Но не о треххвойности сейчас речь. Разговор о ней нужен был здесь только как прелюдия к дельнейшему изложению ситуации с мутационным фоном в районе катастрофы.

Дальнейшие события на этом участке наших работ развивались следующим образом.

С начала 70-х годов данным направлением работ заинтересовался В.А. Дрогавцев, бывший тогда сотрудником Института цитологии и генетики в Новосибирском Академгородке (ныне чл.-корр. АН сельхознаук и директор Института генетики и растениеводства им. Н.И. Вавилова в Питере). К треххвойности его подходы абсолютно никакого отношения не имели, но полученный к тому времени материал давал, по мнению В.А. Дрогавцева, возможность подойти к проблеме мутаций совсем с другой стороны.

Дело в том, что в 1968 г. при составлении уже упоминавшегося "Каталога" под редакцией Плеханова, были проведены замеры ряда характеристик 5000 экземпляров сосны (по сетке), растущих в зоне катастрофы. У каждого дерева снимались 20 показателей, в т.ч. линейные приросты деревьев за последние 4 года. Дрогавцев обратил внимание именно на массив данных по линейным приростам.

Будучи специалистом в области математической популяционной генетики, В. А. Дрогавцев разработал математические методы разделения в сумме вариаций того или иного морфометрического признака генотипической (мутационной) и фенотипичеcкой (средовой) компоненты. На эту тему им была защищена докторская диссертация, на этих работах он составил себе известность как специалист-генетик, они же явились одним из оснований избрания его в ВАСХНИЛ . - Математическая популяционная генетика принадлежит к числу наиболее сложных разделов современной генетики - которая и сама по себе очень непроста и малодоступна для неспециалистов. Поэтому я совершенно не собираюсь судить и рядить о том, в какой мере многотактный алгоритм, разработанный В.А. Дрогавцевым, корректен либо некорректен. Неоднократно обсуждая этот вопрос с генетиками, я пришел к выводу о том, что метод Дрогавцева, безусловно, не является каноническим, и вследствие этого ориентироваться только на него было бы неосторожно. Неоднократные беседы и переписка с самим Дрогавцевым усугубили это впечатление.

С другой стороны, правильность самих расчетов, - (вопрос об их интерпретации при этом не затрагивался), - была подтверждена независимо другим методом Ю.Н. Исаковым в Институте леса в Воронеже года 4 назад (данные не опубликованы, в основу положен цифровой материал не "Каталога", а дополнительные наблюдения Алексея Плеханова, проведенные в 1977 г.).

В чем же состоят, в переводе на человеческий язык, основные результаты Дрогавцева и Исакова?

Главный вывод: на сравнительно небольшой (~150-200 км²) площади вокруг эпицентра интенсивность микромутационного процесса, измеряемая по величине генотипической дисперсии, резко - в максимуме до 12 раз - повышена.

Наиболее выраженные "всплески" генотипической дисперсии имеют место в районе г. Чирвинский ("Острая") и на Чургиме, границы области эффекта тяготеют к проекции траектории (точнее, область вытянута с ВЮВ на ЗСЗ по азимуту ~120⁰ - цифра эта подлежит уточнению). В то же время следует особо оговорить, что контур области, где прослеживается "Эффект Дрогавцева" совсем иной, чем область треххвойности и лучистого ожога - не говоря уже о лесном пожаре 1908 г. и тем более вывала леса.

Можно ли, однако с уверенностью говорить, что "Эффект Дрогавцева" имеет однозначно мутационную природу?

При всем моем уважении к В.А. Дрогавцеву и его разработкам, торопиться с окончательным ответом на этот вопрос я бы не стал - впредь до той поры, пока повышение мутационного фона в районе эпицентра Тунгусской катастрофы не будет подтверждено классическими цитогенетическими методами. Возможности для проведения такой работы сейчас благоприятнее, чем когда-либо: печальный опыт Чернобыля и проблемы "Алтай-Семипалатинск" позволил разработать целый пакет методов, используемых именно применительно к сосне и именно на радиоэкологически неблагополучных территориях, так что сейчас ясно не только как это нужно сделать, но и есть с чем сравнивать в качестве прототипа.

Десять лет назад мне удалось затащить на Избы небольшую группу из головной лаборатории, которая занимается именно этими проблемами (это из Института общей генетики им. Вавилова РАН, Москва, руководитель отдела - проф. Шевченко В.Н.). К сожалению, контакты эти в дальнейшем пошли как-то странно. Хотя материал был отобран не самым лучшим образом (июль - не оптимальный месяц для этой работы) и был невелик по объему, сотрудница, ответственная за анализы, принесла мне отчет, из которого следовало, что некоторые популяционные эффекты в районе катастрофы действительно имеются. Захотелось продолжать эти работы, но выход мой с полученными материалами на шефа В.Н. Шевченко имел эффект совершенно для меня неожидаемый: в прямом смысле, хватаясь за левую половину грудной клетки, присутствовавшие при разговоре специалисты стали произносить хорошо мне известные за последние 40 лет формулировки , согласно которым "там ничего нет потому, что там ничего не может быть никогда". Когда я стал показывать данные, полученные в их же лаборатории, никаких вразумительных пояснений не воспоследовало. - Поняв, что я в очередной раз являюсь свидетелем острого приступа аллергии к идее ядерного взрыва на Тунгусске, (пора бы мне и привыкнуть), интервью пришлось прервать и снова вернуться за пояснением к автору отчета, к.б.н. О.М. Федоренко, защитившей к тому времени диссертацию и уехавшей в Петрозаводск, на работу в СЗ отделение РАН. Позже от нее пришел ответ, подтверждавший ее уверенность в корректности своих данных и в правильности заключений. На том тогда дело и зависло. Пытаясь понять суть происходящего, я через своих знакомых, работающих в этом институте, попросил мне охарактеризовать отношение проф. В.Н. Шевченко к различного рода "рискованным темам", и услышал в ответ то, что и ожидал: высоко ценя его как специалиста, они подчеркнули его крайний негативизм ко всякого рода "скользким" темам, к числу которых проблема ТМ, безусловно, в глазах широкой публики относится. Дальнейшего развития эти контакты не получили, но в случае, если они продолжатся, я буду проявлять максимальную осторожность: какими бы ни были результаты, они должны интерпретироваться непредвзято, в этом же случае аромат предвзятости оказался ощутимым уже, что называется, с порога.

Продвинуть дальше эту работу пока не удалось. Методы, о которых идет речь, - это классическая биохимическая генетика, дисциплина сугубо специфическая, специалистов в которой немного и объясняются они на профессиональном, мало доступном для аутсайдеров языке. В самое последнее время этим заинтересовались генетики из Колорадского университета. Аппаратурные возможности у них экстракласса, работают они на современном молекулярно-биологическом уровне и я не исключаю, что дело здесь пойдет побойчее.

К сожалению, не удалось пробудить резонанс этой работе и в НИИББ при ТГУ, где предубежденность ко всякого рода "ядерщине" также ощущается весьма отчетливо.

Помимо изложенного выше, в районе катастрофы отмечены многочисленные признаки экологического напряжения и нарушения репродуктивного цикла у травянистых растений. Связано ли это с генетическими нарушениями, имеет ли какие-либо отношения к Тунгусскому феномену или является следствием региональных географических и геохимических условий - покажет будущее.

Попытки обнаружить какие-либо особенности у муравьев, являющихся безусловно прямыми потомками обитавших в этом районе "принцесс" и "принцев" 1908 г., выявили ряд интересных морфологических особенностей - разумеется, опять-таки, в районе г. Чирвинский ("Острая") и на Чургиме. Вопрос о связи этих особенностей с мутациями у муравьев остается открытым.

С конца 80-х годов наметилось еще одно направление работ по изучению возможных генетических последствий Тунгусского феномена - биомедицинский их аспект. Способствовали этому два обстоятельства.

Во-первых, примерно в это время я профессионально по своей основной работе оказался сопричастным оценке медицинских последствий чрезвычайных "ядерных" ситуаций (проблема "Семипалатинск-Алтай", Заполярье - деятельность полигона "Северный", Южно-Уральский радиоактивный след, в настоящее время - Чернобыль). Естественным образом вспомнился и Тунгусский метеорит, и то, с чего я начинал в этой сфере в 1959 г.

Во-вторых, судьба случайно свела меня все в том же Институте общей генетики им. Н.И.Вавилова с проф. Ю.Г. Рычковым, лидером отечественной антропогенетики, возглавлявшим на протяжении многих лет работы по созданию Атласа геногеографии Советского Союза. Его экспедиции изъездили всю страну, исследуя различные этнические группы и работали, в частности, лет 40 назад на территории Эвенкии. В процессе разговора Ю. Г. Рычков вспомнил, что во время работы в Эвенкии они наткнулись на одну любопытную генетическую аномалию у аборигенов, данные о которой к моменту нашего разговора были еще не опубликованы. В результате моей просьбы и в итоге достаточно продолжительной переписки по указанному вопросу Ю.Г. Рычков прислал мне небольшую заметку, которая будет опубликована в 1-м томе Труда Тунгусского заповедника. Кроме того, он доложил эти материалы на Тунгусском симпозиуме в Москве в 1995 г. Суть сообщенных им сведений сводится к тому, что у аборигенов юга Эвенкии обнаружена исключительно редкая - практически не встречающаяся у северных народов - мутация биохимической структуры одного из маркерных белков крови, относящегося к семейству т.н. резус-белков (иммуногенетические подробности я опускаю, если они кого заинтересуют - сообщу дополнительно). Ретроспективно было установлено, что местом возникновения этой аномалии является стойбище Стрелка на Чуне, а дата возникновения - 1912 г. Мутация эта совместима с жизнью, и вследствие этого в настоящее время среди аборигенного населения юга Эвенкии присутствует, возможно, несколько десятков носителей данной аномалии. Ю.Г. Рычков высказал мнение о том, что данная аномалия является, возможно, генетическим "следом" Тунгусской катастрофы.

С моей точки зрения, ничего заранее не предрешая, уходить полностью в сторону от этих фактов вряд ли правильно. Имеющиеся у меня данные по состоянию здоровья аборигенного населения Эвенкии, а также населения других "территорий риска", позволяют ставить вопрос о целесообразности глубокой разведки в данном направлении. Идею эту продвинуть всерьез своевременно не удалось. Не получила она поддержки и в КСЭ.

К сожалению, что-либо сделать на данном направлении сегодня труднее, чем когда-либо: в начале года Ю.Г. Рычков умер, а, как говорится "без хозяина и дом - сирота". По духу своему этот человек был созвучен КСЭ и не чужд нетрадиционным подходам, а как будет обстоять дело с его преемниками - сказать трудно.

Подводя черту под затянувшимся разговором о мутациях, прошу меня извинить за вынужденные длиноты - они необходимы, ибо без некоторых лирических отступлений и комментариев невозможно понять и оценить суть.

Итак: с позиций проблемы ТМ вопрос о мутациях представляет первоочередной интерес как попытка получения косвенных свидетельств о присутствии в спектре факторов Тунгусского взрыва ионизирующей радиации и выпадения радионуклидов. Имеются указания на серьезные нарушения в районе Тунгусской катастрофы популяционно-генетических процессов, причем явления эти коррелируют с некоторыми особыми точками района (в частности, с эпиджоном).

Исследования должны быть продолжены, однако не только с помощью не прошедших пока апробацию временем математических алгоритмов, а на основе применения классических методов, в адекватности которых никто не сомневается.

Работа на этом направлении - как, впрочем, и на большинстве других, - ведется недопустимо медленно, - так, как будто у нас впереди века.

Работы по термолюминесценции и по мутациям - важные компоненты в общей стратегии выявления следов радиоактивности. Вопрос же о радиоактивности - это одно из ключевых звеньев, определяющих выбор между "классическими" и "альтернативными" подходами к проблеме.

Выбор между ядром кометы, углистым хондритом и каменным астероидом - это выбор между чертом синим, чертом зеленым и чертом крапчатым.

Выбор между классическим, естественным вариантом и вариантом альтернативным, техногенным - это выбор суперпринципиальный.

Думаю, что вы хорошо понимаете: будучи кадровым научным работником, я отдаю себе отчет о мере ответственности за сказанное. Но сказать надо. Работая в Проблеме 40 лет, прихожу к заключению, что в прокрустово ложе классических представлений о малых телах Солнечной системы Тунгусский метеорит упорно не лезет. Из всех эпизодов столкновительной астрологии Тунгусский феномен наиболее подозрителен в плане "контакта". Говоря так, я рискую навлечь на себя огонь и справа, и слева, но поступить так необходимо, т.к. без этого непо-нятно, почему я упорно настаиваю на приоритетности таких разнокачественных направлений, как "секторность" вывала по Демину, геомагнитный эффект, радиоактивность, термолюминесценция и мутационный процесс.

Сказанное не означает, что мною сделан однозначный выбор в пользу техногенности ТМ. За этот вариант я даю сегодня не более 10%, но в существующей ситуации и это немало. Кроме того, признание возможности альтернативного варианта не исключает, а предполагает усиленную разработку "классических" вариантов - хотя бы по принципу "доказательства от противного".

Думаю, однако, что раскрыть истинную природу ТМ на пути изучения физики явления в отрыве от вопроса о его вещественном составе нереально. Более того, вероятно, что именно вопрос о веществе может послужить решающим аргументом в пользу одного из классических вариантов и - менее вероятно - альтернативного техногенного варианта.