Каждая наша экспедиция КСЭ - ступень, этап жизни, между которыми - лишь осмысление предыдущей и подготовка к следующей.
Безусловно, самые яркие и сильные чувства подарила первая экспедиция 1959 года. Но о ней много написано, и сейчас я вспоминаю одну из "рядовых" экспедиций - 1968 год.
Тогда Плеханов снарядил отряд энтомологов из НИИББ изучать механизм ориентирования паутов не в Томской области, а на Тунгуске, мотивируя тем, что только здесь с абсолютной гарантией нет людей, которые могли бы исказить результаты экспериментов. Научная задача отряда в 6 человек во главе с Валерией Борисовной Купрессовой состояла в том, чтобы отловить много тысяч паутов, поместить их в четыре садка, пометив по разному каждую партию, и в определенный день наиболее жаркого периода лета развезти их в четыре направления от лагеря за 5 км - на север, запад, юг и восток. Считалось, что поскольку, кроме самих энтомологов, вокруг на 100-150 км людей заведомо нет, то пауты, если способны чувствовать человека, полетят к лагерю, и отлавливая и выделяя меченых можно судить об их способностях находить жертву на расстоянии.
Я был включен в состав отряда, с получением всех благ - проездных, командировочных, питания и т.д. Разумеется, все деньги предназначались для общих целей КСЭ, а я ехал реально на свои.
В мои обязанности входило:
Во-первых, забросившись вместе со всеми вертолетом из Ванавары в назначенное место - в 15 км северо-западнее Чеко на берег Кимчу, прожить с ними неделю, чтобы обеспечить нормальное оборудование лагеря, организацию быта и работы.. Затем я мог отбыть на Заимку и заняться своими метеоритными делами.
Во-вторых, в назначенный день придти в Ванавару, потребовать и выбить обещанный по договору на этот день вертолет (поскольку, как известно, "обещанный мерин возить не намерен"), прилететь на нем, развезти садки с паутами в четыре точки, и снова быть свободным.
И наконец, по окончании сезона работ снова из Ванавары пригнать вертолет для вывозки всего отряда.
В конце июня мы прилетели в Ванавару, после более-менее обычных трудностей по оформлению всех дел закупили продовольствие и, наконец, на Ми-4 забросились в намеченную точку безлюдной тайги, на берег красавицы Кимчу.
Оборудовали лагерь, наладили быт, и я стал собираться на Заимку. Три дня перед уходом я самым тщательным образом, максимально плотно набивал свой огромный Абалаковский рюкзак выданными мне на два месяца продуктами - моей долей провианта. Отряд финансировался как полагается, поэтому чего только тут не было! И разные крупы, сухари, мясные консервы, сгущенка, сухое молоко, сливочное масло, растительное, большой мешок сахара, конфеты, всякие приправы и даже банка, набитая крупными селедками, и прочая, и прочая… Богатство для скудного нашего экспедиционного пайка.
Настал день расставания. Рано поутру все пошли меня провожать - километра полтора до приметного взгорочка.
Два могучих парня, В. Орлов и Ерышев, сменяясь, тащили, покуда, мой рюкзак, только что-то очень часто менялись, я не понял. Наконец, стали прощаться. Улыбки, пожелания, напутствия - все мы были сослуживцы и хорошие друзья.
И вот, ребята надевают вдвоем на меня рюкзак… Я даже охнуть не мог - тяжесть совершенно непомерная, под ним невозможно устоять, не то что идти.
Но надо идти, все слова сказаны, все мосты сожжены. Я делаю несколько шагов, оглядываюсь - все стоят и машут мне вслед! Еще несколько шагов в надежде, что их скроют кусты - куда там. Наконец, провожающие скрылись, и я тут же повалился на землю.
Что же теперь делать? Идти с таким рюкзаком невозможно - в нем за сто килограммов. Что-то бросить? Продукты - но мы в КСЭ всегда существуем впроголодь, что бросить - сгущенку, тушенку, масло? Немыслимо. Двустволку, 120 патронов - она казенная. Радиометр, миноискатель, тяжеленные анодные батареи - тогда зачем идти? Палатку, топор, свою одежду - велико ли облегчение, и как потом без снаряжения? Оставить половину и вернуться за ней - нереально: до Заимки три дня пути, потом снова взад-вперед, и нужна ведь передышка - пройдет половина экспедиции, ничего не останется на работу. Как ни крути, а надо идти.
Принимаю такой режим движения - 5 минут иду, 25 минут отдыхаю. И никакой поблажки себе - точно по секундной стрелке, иначе не выдержу. Я сильный, тренированный таежник, всю жизнь со школы ходил по тайге и горам с тяжелыми рюкзаками - выдержу! Главное - дойти до Кимчу, срезая большую излучину, пройти дером этот участок непролазной чащобы. Там дальше по берегу будет какое-то подобие тропы и вообще легче, хотя бы ровнее, а от Чеко вообще нормальная тропа.
Главное было останавливаться около пня, бревна и т.п. - иначе с рюкзаком не встать. Благо, бурелома хватало. Уже через три минуты движения темнело в глазах, оставшиеся две шел на нервах, но шел.
Великолепная дремучая тайга, нетронутая Куликовским вывалом, пощаженная пожарами и ветровалами. Поразили меня осины, каких никогда не видел - чуть не в обхват и высотой больше старых кедров. Не представлял, что такое возможно.
Ну, вот так и шел весь день. Зной, 43 0С в тени - у энтомологов метеостанция была, а тени-то и нет, ни облачка, и тунгусская тайга, при всей своей дремучести, тени почти не дает. Под брезентовой робой толстый свитер, чтобы хоботы паутов не доставали, толстые двойные штаны, рукавицы, толстая шапка и накомарник. И еще масса копошащихся слепней - не видно цвета костюма. Нагрузка невыносимая, но выхода нет - надо идти, секунда в секунду, без малейшей поблажки. Иначе не дойду!
К вечеру стали попадаться небольшие распадки-ложбинки. Как я мечтал увидеть реку! Дойти до берега Кимчу во что бы то ни стало, там вода, можно напиться, можно сварить еду, заночевать.
И вот, наконец, после нескольких разочарований, блеснула река. Дошел!
И тут, в сорока шагах от реки, на краю метрового уступчика к пойменному лужку я вижу медвежью лежку, даже две. Среди мха выбит и умят круг метра полтора в диаметре, рядом другой, поменьше.
Понимаю, что это летняя лежка медведя, сюда он придет ночевать. Может быть прямо вот сейчас, уже солнце низко. Нет сил отвернуть, я прошел прямо по лежке, вышел напротив нее на узкую полоску галечника, заросшего тощей травкой, и повалился. Немного отдышавшись, развязал мешок, съел две ложки сахарного песку и пролежал без сил часа полтора. Потом поставил палатку, наскоро развел костер, сварил поесть и лег спать, решив встать до рассвета и идти до наступления изнуряющей жары, хотя бы даже обойдясь всего тремя часами сна. Уже июль, но ночи еще очень короткие.
Проснулся, как решил - на рассвете. Стою около палатки, смотрю на чистейшие краски тайги - ярко-зеленая, изумрудная хвоя, холмы, абсолютно чистое небо, и тишина, только шум реки на перекате. Картина, запомнившаяся навсегда.
И вдруг, совсем рядом, за кустами, басом: "У-у-у-у…" Миша! Ну, конечно, он спал здесь, на своем месте, рядом со мной, почему это он должен искать себе другое место - он здесь дома, он здесь живет, а я гость.
Я был потрясен происходящим! Один из ключевых моментов жизни. Хозяин великого дома, в котором я нашел приют и ночлег, увидев, что я проснулся и встал, говорит мне приветливо: "С добрым утром"! Да-да, интонации были именно такими!
Это людям с их сложной жизнью нужны десятки тысяч слов, а живущим простой жизнью - достаточно нескольких десятков, и все они легко и точно выражаются языком интонаций. Враждебность и приветливость, ненависть и любовь, вызов на поединок и предложение дружбы, достоинство и приниженность, привет и пренебрежение и многое, многое другое, что устанавливает взаимоотношения между живыми существами, может быть легко и точно выражено интонациями голоса, языком жеста и движений тела, выражением глаз, управляемым запахом и многими другими средствами, которые человек отодвинул во второстепенные, опершись на точный, но узкий смысл слова. Но и для человека язык чувств, стратегические устремления души, всегда будут главными, если только он не захочет стать кибернетическим автоматом.
Это была медведица с пестуном. Дикий зверь, страх и ужас тайги, существо далекое от человеческой расы обнаруживало высшее надо всем понимание и предлагало мне, прежде всего, равенство, понимание и почти дружбу, во всяком случае сосуществование в этом мире. Все это звучало в интонациях этого голоса, и я четко и точно это чувствовал.
Я замер. Рядом медведь. Медведь! А я один, правда у ног лежит двустволка с двумя жаканами, и до него - метров сорок, успею. Что делать, ответить? Благоразумнее промолчать, мало ли что. Молчу. Зверь подождал и снова подал голос - прозвучали вопросительно-ироничные интонации. Я снова молчу. Благоразумие. Больше он не говорил.
Я доел из котелка вчерашнюю кашу, свернул палатку и пошел по берегу Кимчу к озеру Чеко.
С тех пор, как видите, прошло более тридцати лет. Того медведя давно нет в живых, они живут мало. Но мне до сих пор хочется туда вернуться, на эти шиверы, и попросить прощения за невежливость. Я кляну это окаянное благоразумие, мне судьба дала редчайший случай поговорить, именно поговорить! - с настоящим, диким таежным медведем, а я, как последний дурак, подобно буфетчику Сокову, отказался. Много мы делаем глупостей в своей жизни, но такое! И причина, видите ли, благоразумие, будь оно проклято. Прости меня, Миша. А, наверное, это была медведица с пестуном, женщина, добрая душа. Жизнь нам дает шанс, а как мы его используем - зависит от нас. Я побоялся, сработал врожденный страх 1937 г. Не прощу.
В середине дня пришел на озеро Чеко, первым в этом году, и был вознагражден - лебеди! Два белоснежных красавца с двумя лебедятами. Увидев меня, родители отплыли с птенцами в дальний конец озера - 600 метров, спрятали их где-то под берегом и, снявшись на крыло, сделали надо мной два круга. Низко, с лебединым криком, который я тоже слышал впервые в жизни. Низко, ничего не стоило мне, меткому стрелку, снять их обоих. Стоял, как завороженный, глядя на это чудо. Подарок судьбы. Громадные белые птицы. Вот они, о которых я столько слышал, читал, наслаждался музыкой "Лебединого озера", дорожил, как сокровищем, грампластинками, не надеясь побывать в театре. И вот они, высший театр природы, жизни - передо мной Лебединое озеро и лебеди, живые, настоящие, смотрящие на меня, летящие на меня, окликающие меня. Солнце, ясное, чистое небо, ярчайшие краски тайги, не знающей пыли с июня 1908 года, блеск озера. Лебеди в полете, величественно, низко, над самой головой, надо мной, для меня и вокруг меня. Потрясение.
Зачем они так низко, ниже деревьев, прошли дважды надо мной? Хотели рассмотреть меня, попросить не трогать птенцов или подставить себя под выстрел, чтобы птенцы стали мне не нужны? Действия их были целесообразны. Потом они улетели.
Я достал спиннинг, выбрал самую крупную блесну и принялся ловить щук. Во все прошлые экспедиции я это очень любил и умел, пятикилограммовые щуки ловились быстро и легко. Не прошло и пяти минут, как лебедята, увидев, что родители улетели, вылезли из убежища и, как любопытные дети, тотчас приплыли ко мне, мешая мне удить. Я, забрасывая, боялся задеть лебеденка, а шлепки блесны их совсем не пугали. Так они и крутились передо мной, пока я не наловил несколько щук.
Кроме щук, на блесну попался очень крупный окунь, которого я и зажарил тут же на сливочном масле, и вкус его был незабываемый.
Переночевал на мысу озера и снова на рассвете, до солнца, вышел на Заимку. Рюкзак потяжелел на вес щук, но идти стало легче - все же тропа, а главное, пошел дождичек и снял изнурительную жару.
На Заимке из принесенного получилось три тяжелых рюкзака для маршрута. Притащил я, видимо, более ста килограммов.
Потом были маршруты, работа и общий сбор. Перед ним ночь без сна, пели у костра до рассвета. Мне надо идти в Ванавару за вертолетом, два дня хода, но очень хочется повидать всех на общем сборе. Остался. Вторая ночь без сна, с голубичной наливкой, а на рассвете (опять!) стартую с Заимки на Ванавару. Завтра утром, через 24 часа, должен быть на аэродроме. Что это был за переход! Налегке, только полог для ночи перед Ванаварой, да сгущенка.
Идя вдоль Чамбы, набрал огромный букет даурских лилий - по расчету сейчас из Ванавары идет группа, в которой, надеюсь, должна быть моя Нина. Стоянка у реки, группа наших, но Нины нет, грустно. Вручаю букет Володе Шнитке. Короткий разговор, и я рву дальше.
Три часа темного времени в пологе - и снова вперед, к планерке в порту.
Вертолет дали, летим к энтомологам. Четыре садка с паутами развозим в четыре стороны за 5 км от базы и улетаем на Заимку. Я остаюсь, а вертолет увозит груз проб - Юра Карнаухов верен себе - помочь, чем можно.
И опять маршруты, маршруты…
Кончается лето, энтомологов надо вывозить, это моя обязанность, последняя.
Опять вертолет, подлетел к их базе. Грузим ящики, рюкзаки, шестеро влезают в тесную машину. Летим. Я говорю Карнаухову: "Юра, а нельзя ли залететь на Заимку, чего-нибудь еще взять?"
Кивает. Зависаем на торфянике у Заимки. Тут лежит гора мешков с пробами. И группа, кончившая работу.
Народ дико рад вертолету - меньше нести на своих плечах будет. Кидают в вертолет груз, я смотрю, когда же Юра скажет - хватит! А он смотрит и молчит. Скидали все, и, о, ужас, полезли сами со своими рюкзаками. Это уже никак, сейчас их выгонят, но Юра молчит! Салон забит полностью, люди лежат в щели между грузом и потолком, перегруз машины невероятный. Двигатель ревет на полную мощность, но колеса не отрываются, шлепают по земле. Машина эта, Ми-4, официально может поднять 1200 кг, но только если взлетает "по-самолетному", т.е. на малой высоте, бороздя землю, разгонится до скорости, когда винт, как крыло, даст дополнительную подъемную силу, и лишь тогда начнет набирать высоту.
Юра начинает пытаться взлететь - ничего не получается. Как только винт наклоняется вперед, чтобы начать разгон, колеса садятся на землю. Несколько раз в разных местах - и все то же.
Ну, пора разгружать машину, но пилот молчит! Еще несколько попыток, отведя машину на самый дальний край торфяника. Колеса бьются между кочек торфа. Пошел! Набираем скорость, я у открытой двери смотрю вниз. Народ ликует, а я вижу, что сейчас колесо зацепит кочку, машина клюнет носом, винт зацепит землю, и все превратимся в большой костер.
Задели, одну, другую, но выровнялись, скорость выше, уже не задеваем, но впереди топь, торфяник здесь обрывается уступом метра два. Что будет, когда полвинта будет над торфяником, а половина над пустотой, где нет воздушной подушки? Машина опять неизбежно клюнет носом вниз.
Да, клюнула, но выровнялась! А впереди за топью высокие деревья - успеем ли набрать высоту? Успели, только колеса чиркнули по вершинкам, летим.
Вот где мастерство пилота. Трижды на волосок от аварии, и каждый раз на волосок, но выше. Это и был стиль командира отряда вертолетов Юры Карнаухова. Самый молодой в отряде, а был старшим, признанным. Абсолютно владея машиной, точно чувствуя границу допустимого, он вплотную подходил к ней, но никогда не переступал. Он брал огромный груз, садился на немыслимые пятачки, но единственный не имел аварий. И очень хотел, чем можно, помочь людям. Где-то он теперь?
А я в Томске по приезде на месяц свалился с воспалением вен на ногах - не прошли даром эти нагрузки. Но понял, что флебит бывает при сочетании трех условий: непосильной ходьбы, жары и недосыпания. Больше не допускал такого сочетания, и воспаления вен больше у меня не было.
Эхо сезона
