Эту газету я отыскал в чулане на своей даче в Комаровке.

Лет тридцать назад я перевез туда на электричке свои архивы после того, как жена задала вопрос, на который у меня не было ответа:

– Давай всё же поймем, где мы живем – в квартире, или на складе макулатуры? Откровенно говоря, я с удовольствием бы выбрал второй вариант, но побоялся не найти понимания. Со всем отсюда вытекающим.

«В чулане» – это я, конечно, загнул. Нынче приличного чулана днем с огнем не сыщешь.

Это был особый мир – с коваными гвоздями, забитыми в стены, на которых подвешены связки ключей от несуществующих замков, тряпичные мешочки с истлевшими травами, поломанные деревянные рамы с продранными линогравюрами, деревянным сундуком в углу. Покопавшись в нём, можно было найти пачку журналов «Нива» за 1905–й год и картонную коробочку с дагерротипами, запечатлевшими глуповато–торжественные лица предков.

Последние чуланы исчезли вместе с барскими усадьбами, сожженными отрядами Котовского в 1919 году. На смену им – чуланам, я имею в виду, а не отрядам, – пришли кладовки.

Но я здорово отвлёкся.

Возвращаюсь в Комаровку.

Долгие годы бумаги лежали в кладовке под стрехой на втором этаже, грея моё сердце мыслью о том, что когда–нибудь в состоянии ничегонеделания я извлеку их на божий свет и всласть пороюсь.

Не буду утверждать, что такое состояние никогда не наступало. Более того – практически я в нем пребываю постоянно. Однако не на даче, где надо – к счастью добавлю «было» – ежесекундно что–то копать, удобрять и мульчировать.

Так и лежали бы бумаги желтеть под стрехой от времени, но помог, как всегда, случай.

Сын, ставший хозяином комаровских угодий – четыре сотки земли с одуванчиками и заваливающийся домик на двоих с тихим алкоголиком Серегой за стенкой – однажды сказал, отводя глаза:

– Эта… Мне кладовка нужна под стройматериалы. Так что твои бумаги я вытащил на крылечко. Если надо – приезжай, а то пущу мангал растапливать…

Первая газета, извлеченная из пачки, перевязанной шпагатом (клянусь – первая!), была «За советскую науку».

Та, которую вы видите.

А в ней – стихотворение Демина.

То, что вы видите.

К этому мне добавить нечего.

Или очень много.

Потому что о времени, когда мы работали в многотиражке, где я, собственно, с Димой познакомился, можно писать большую повесть. Или даже роман.

Колобкова подтвердит. Кстати, фотокором в газете был тогда Олег Максимов.

Может быть напишу. Когда–нибудь.

Внук спросил: «Дед, а зачем ты увез с дачи древние бумаги?»...